Лучшие студенческие материалы

Представьте себе город

Иногда случайные встречи оказываются удивительными и даже не потому, что узнал новое, а потому, что новое почувствовал. Может быть, ненадолго, на миг – но это уже изменило тебя.

Когда разговариваешь с Анной Иосифовной Ковалёвой, которая в 1937 году стала студенткой нашего (тогда ещё) института, чувствуешь, что сквозь невероятное уважение перед военным врачом и специалистом-рентгенологом проступает знакомое чувство – будто говоришь с кем-то из своих товарищей-студентов. Это и неуловимое ощущение тесного дружеского круга, и понимания, и доверия, и веселья. Ощущение времени теряется, оно становится не столь важным. Наверное, с каждым хоть раз такое случалось – видишь здание, которое построено задолго до твоего рождения, и понимаешь – все эти годы оно жило, как и сейчас своей жизнью. И было наполнено важными событиями , голосами, делами, звуками. Кажется, что не осталось их следов, и эхо их замерло – но вдруг, словно под порывом ветра ты на миг ощущаешь их жизнь и движение. Видения проносятся – и, кажется, всё снова по-старому, но ты уже немного другой, и видишь всё по-новому и чувствуешь чуть-чуть ярче.

Путешествие в АГМИ

   Забудем на минуту о том, что окружает нас сейчас, о том, к чему мы привыкли и представим себе город ... Вдоль нынешнего Троицкого стоят одноэтажные домики, а по булыжной или, чаще, деревянной мостовой запросто цокают лошади с телегами и повозками. Здание нашего университета, вернее, института – намного меньше, и заходят туда не со двора, а с проспекта, который почему-то не кажется таким узким и тесным. Странно и непривычно заходить в вестибюль по высокому крыльцу. Но точно так же направо и налево поднимаются винтовые лестницы – их, наверное, можно узнать, хоть между ними нет зеркал, а стены покрашены до половины синей краской, а дальше – белой.

И вокруг точно такой же, как сейчас, шум и движение. Мы не увидим ни одного знакомого лица – но так ли они незнакомы? Нагруженные учебниками, вверх и вниз по лестницам, перекликаясь, пробегают студенты. Степенно шествуют преподаватели, вежливо кивая в ответ на бесчисленные «здрасьте». У кого-то упал на пол атлас по анатомии, кому-то отдавили ногу, кто-то дожёвывает на ходу кусок булки. Здесь, наверное, несколько сотен людей – и здание гудит и вибрирует от топота и шума голосов.

Конец тридцатых годов. В третьей школе преподаёт рисование Степан Писахов. Вокруг маленького драмтеатра на площади ещё сохранилась каменная мостовая, окружавшая совсем недавно Троицкий собор. На свете происходят большие события – о каких-то из них те, кто пробегает сейчас мимо нас, говорят громко, о каких-то – шёпотом, о каких-то не говорят вовсе. Но кроме них существует ещё просто жизнь – каждодневная, наполненная событиями, мыслями, тревогами и радостями.

Мечты о будущем

Хоть и ровесники сегодняшних студентов, они выглядят намного старше. Многие знают, что такое потерять свой дом – их семьи были раскулачены и выселены, когда дети были ещё дошкольниками. Они знают, что такое мучительная тревога за родителей, которых могут каждую минуту арестовать, маленькая чужая комнатка, почти что тайный переезд в город – подальше от опасной деревни… Знают они и что такое «жизнь в няньках» - вместо первого класса, подарков и игрушек неделя за неделей жить в чужой семье и служить чужим людям, которые и не думают отпускать учиться, как остальных твоих ровесников. Но вот всё-таки удаётся вырваться в школу – и как радостно оттого, что не прогоняют и фамилия наконец-то записывается в журнал, и теперь ты уже принадлежишь новой жизни. Оказывается, что быть отличником совсем несложно, хотя кроме школы ещё куча дел : наколоть и натаскать дров, растопить печку, приготовить обед, приглядеть за младшими… Появляются друзья, и любимые учителя, и мечты о будущем.

Скромный выпускной, больше похожий на тихую встречу старых товарищей. И теперь, вместе с друзьями и подругами, можно пойти учиться дальше, в медицинский институт. Экзамены сдать легко – математика, физика, химия и русский с литературой. Спроси о подготовительных курсах – они не знают, что это такое. Их нет, и они не нужны.  Учебный день начинался в девять утра с лекции. Затем практика – кто помладше шел на физику, анатомию или химию. Старшие ехали на трамвае на Комсомольскую, в клинику.  Анатомия поразительно знакомая – те же самые позвонки с дугами, отверстиями, те же бугорки, ости и щели. И выучить их так же трудно. Кому-то. А кому-то легко. Не надо ездить на занятия в морфокорпус – они проходят прямо в здании института, на первом этаже, направо от входа.  И точно такая же химия – органическая и неорганическая. Опыты, пробирки, выкрашенные белой краской лабораторные столы. Только халаты другие – длинные, с пуговицами на спине, с высоким глухим воротом. Их полагается не только стирать и гладить, но и крахмалить. Занятия проходят там же, наверху. А вот биологии нет. Не проходят ни митоза, ни мейоза, ни хромосомной теории, ни строения ДНК.  Выучивать бесконечные тысячи знаков и сдавать английские темы тоже не нужно. С иностранным языком расстались ещё в школе.

Столовая – в отдельном домике чуть дальше здания института. Еда простая, зато дешёвая, всего рубль за обед. Суп, обязательно котлеты (очень вкусные!) и компот. Столики на четыре человека, еду разносят официантки в белых передниках.

Занятия никто не прогуливает , а зачем? Преподаватели пожилые и уважаемые, многие из них были ещё земскими врачами. Отработки бывают, но большого значения им не придают – не сдал, в другой раз доучил и пересдал. Неуспевающих нет – откуда им взяться? Здесь учатся те, кто хочет учиться, их не заставляют ни родители, ни администрация. Это попросту не принято.

Зато какая морока с чернилами. В лекционном зале столов нет, только скамьи. Тетрадку можно положить на колени, а вот куда примостить чернильницу? Мальчики поступают просто – пишут карандашом. Да ещё бывает по очереди – одну лекцию один, другую – другой. А потом все вместе учат в общежитии по одной тетрадке. Для девочек это дело неслыханное. Писать надо чернилами, но места для чернильницы действительно нет! Зато есть спинка переднего сиденья с очень удобными вертикальными планками, чуть-чуть выступающими над широкой доской. На них и вешаются мешочки с пузатыми чернильницами по одной на трёх-четырёх девочек. Каждая по очереди приносит пузырёк. Обмакивать перо, конечно, неудобно, но к этому вполне можно привыкнуть. К тому же иногда лекции читают в другой аудитории, где есть столы. Тогда вообще никаких хлопот, только чернил уходит очень много…

Как справиться?

Зимой в здании института тепло – есть своя котельная. Может быть, за окнами и свистит ветер, но этого не замечают, разве это беда? И разве дома теплее? Зато на улице действительно холодно – и десять, и двадцать, и тридцать градусов. Ходят кто в чём. Но почти все – в валенках. Никто не смеётся – чего тут смешного? Правда, если кто-либо из мальчиков является на занятия в серых подшитых валенках, можно и похихикать тихонько. Одеты все по-разному, но на это и не смотрят. Девочки… Кто сшил сам, кому досталось от сестры, кто перешил мамино. Простые длинные юбки и платья, у кого-то есть красивая блузка, у кого-то шарфик. Мальчики – кому досталось от отца или брата, кому сшила мать. Рубашки, пиджаки, брюки, гимнастёрки…Мода или красота действительно никого не волнует – может быть, потому что моды просто нет, а то, что носят, оно хоть и старое и перешитое, а почему-то кажется красивым.  У девочек, в основном, короткие волосы , но уж если у кого косы, так это действительно косы, толстые, намного ниже пояса. А о том, есть ли в природе косметика, никто похоже, не задумывается.  Кто не местный – те живут в деревянном общежитии на углу Логинова и Новгородского, по шесть человек в комнате.

Развлечений… много или мало? Ну, наверное, столько, сколько нужно. Кино (правда, один фильм показывают полмесяца, но это тоже, в общем, не беда), вечера в институте. На вечерах выступления – в основном, поют. И поют отлично – и соло, и дуэт, и хор.

Танцы… Или их нет, или они большая редкость. Никто особенно ими не интересуется. Люди дружат и большего им не надо. Нет ни бурных романов, ни гуляний парочками. На курсе, который проучился вместе пять лет, отпраздновали всего три свадьбы. И детей за время обучения ни у кого не родилось. Людям просто не до образования пар, о замужестве или женитьбе никто не думает.

Они ещё не знают, что спустя всего каких-то три-четыре года кто-то из них будет оперировать в палатке под обстрелом, принимать в сортировочном пункте под Мурманском бесконечные колонны машин с раненными и видеть, как вражеские самолёты бомбят полевой госпиталь. И они останутся с этим один на один – без однокурсников, без преподавателей, без родственников. В перерывах между воздушными налётами они умели устраивать танцы и натягивать полотно, чтобы крутить кино. У хирурга была скрипка, ещё у кого-то аккордеон, и вот уже можно спеть песни вместе с больными и раненными.

Никто не знает, как можно было со всем этим справиться, да и можно ли узнать? Все догадки и предположения будут бессмысленными.

Поэтому не будем думать об этом – просто в тишине того же вестибюля с теми же винтовыми лестницами представим на миг, как эти стены дрожали и вибрировали от их голосов и их жизни. Вглядитесь в эти лица. Ничего не уходит и не исчезает – всё просто перетекает из одного в другое и идёт, идёт дальше…

Елена Антушева, педиатрический факультет, 6 курс

Коллектив редакции выражает благодарность за фото Ковалевой Анне Иосифовне